Бурная цифровизация, медиация и независимость судей - к каким еще новшествам готова судебная система РК

В Казахстане продолжается модернизация судебной системы, инициированная главой государства Касым-Жомартом Токаевым. Как реформы меняют судебную систему и что необходимо усовершенствовать в казахстанском правосудии – в интервью на BaigeNews.kz с кандидатом юридических наук, судьей Северо-Казахстанского областного суда в отставке, экспертом по медиации Инессой Куановой. 

 - Инесса Зайнулловна, что сейчас происходит в судебной системе? Какие важные изменения происходят благодаря судебной реформе?

- Из изменений, первое – бурную цифровизацию, второе — административную юстицию, третье - самый главный вопрос, который всегда был, есть и будет, — это независимость судей.

Мы дозреваем до того, что судьи должны быть равны в своем статусе. А что это значит? Это не только процессуальные полномочия, все начинается с элементарного — с зарплаты. У нас до сих пор разная зарплата у судей. До недавнего времени сельский судья получал на уровне 400 тысяч тенге, а судьи специализированных межрайонных административных судов (СМАС) - 800 тысяч тенге. А сколько получает судья Верховного Суда - это секрет, но говорят о сумме свыше одного-двух миллионов тенге. Сейчас зарплату судей выравнивают, но опять по инстанциям, то есть судья первой инстанции получает меньше, чем судьи апелляционной инстанции и, соответственно, Верховного Суда. А почему? Мы опять вернулись к тому, что было до судебной реформы, а надо искать новые пути и решения. Когда говорят об едином статусе судей, я понимаю, что все едино — зарплата и льготы. Пока этого нет.

Надо понять специфику судебной системы. В исполнительной власти все понятно: там строгая иерархия сверху вниз, разный функционал и разная зона ответственности, нельзя сравнивать министра и клерка районного звена. У депутатов Парламента, скорее всего, одинаковая зарплата. Судьи, как и депутаты, занимаются одним и тем же — отправляют правосудие, только в разных инстанциях, но зарплата у судей при этом разная. Значит, принцип единого статуса судей у нас был и остается пока на бумаге. 

Резюмирую: да, есть изменения. Но насколько они эффективны, насколько они достигли цели - вопрос. Ведь эффективность - это не отчеты, это конкретный результат. Например, чью независимость укрепляем? Судей. А судей спросили, чувствуют ли они себя независимыми, стало ли им лучше? Судьи, народ, юридическое сообщество - с ними обратной связи не имеют или она очень слабая. Нужна открытая диалоговая площадка, нужны критические высказывания и конкретные предложения. И нужны конкретные совместные действия по реализации реформы судебной системы. 

- Если говорить о конкретных новшествах в судебной системе, что изменилось с принятием Административного процедурно-процессуального кодекса и введением нового института административной юстиции?

- Скоро будет три года, как действует институт административной юстиции. До этого споры граждан с властью рассматривали суды общей юрисдикции по правилам гражданского процесса, как обычное гражданское дело с небольшим особенностями.

Какова суть административной юстиции? Когда гражданин обращается в госорган, ему законом гарантирована процедура - определенный порядок рассмотрения его обращения. Если этот порядок не соблюдают или гражданин остался недоволен, он может пойти в суд. Для этого создали специализированные межрайонные административные суды (СМАС). Предполагается, что в этих судах работают судьи, которые прошли обучение и которые понимают особенности и правила административного судопроизводства, которые позволяют открыто помогать гражданину как более слабой стороне, выступающей против госоргана.

Чтобы нивелировать фактическое неравенство, судья помогает гражданину в споре: суд занимает активную роль и сам ищет факты, затребует от госоргана какие-то документы, о которых гражданин даже не знает, а госорган о них промолчал. Все это регулирует Административный процедурно-процессуальный кодекс Республики Казахстан (АППК), который действует с 1 июля 2021 года.

Чтобы понять суть новелл АППК, объясню на сравнении. Представьте, я прихожу в госорган, как в ресторан, и заказываю чиновнику, как официанту, люля-кебаб – административное решение. Я сижу в зале, жду, когда мне принесут заказ. В результате мне приносят не то блюдо, которое я хотела. Мне говорят: "Вы просили люля-кебаб, мы Вам его принесли. Не нравится - не ешьте". Такой порядок был раньше.

Что изменилось? Я пришла в ресторан и заказала люля-кебаб. Но теперь я не сижу в зале, не жду, пока повар приготовит блюдо. Я вправе пройти на внутреннюю кухню и участвую в подготовке заказанного блюда. Я рецепт блюда корректирую на этом этапе, пока продукт не готов. То есть я, гражданин, вошла на "внутреннюю кухню", включилась в процесс приготовления блюда – процесс принятия решения. Когда мы вместе с "поваром" приготовили блюдо, согласитесь, больше шансов, что я буду удовлетворена результатом. Это "блюдо" будет больше соответствовать моим ожиданиям. АППК дает включенность гражданина в процесс принятия решения госорганом.

- Что вы думаете об эффективности административной юстиции и как можно расширять потенциал этого инструмента?

- Административная юстиция — это замечательное новшество, АППК — это шикарный инструмент для обеспечения диалога гражданина с государственной властью. Президент Казахстана Касым-Жомарт Токаев объявил о реализации концепции "Слышащего государства". А как оно услышит граждан? Чтобы услышать, нужно рассказать. Так вот АППК дает право быть услышанным, это способ обеспечения диалога, чтобы госорганы нас услышали.

Дело осталось за малым — чтобы это поняли чиновники, которые должны применять этот инструмент. И второй момент, чтобы все это правильно понимали, осознавали судьи, которые обеспечивают правильность применения АППК госорганами. Я пока этого не вижу. Я прихожу в госорган, а меня не хотят слушать или говорят: "К нам этот АППК не относится, у нас есть свой "личный" закон. Не согласны – идите в суд". Корень проблемы: госорганы работают по старой системе, они относятся к АППК, как к второсортному закону. Чиновники не понимают, что внутренняя "кухня" — это не их внутреннее дело и не запретная территория, на эту территорию уже нужно запускать граждан, допускать их к участию в процессе принятия решения.

Пока госорганы не будут исполнять АППК, СМАСы будут завалены делами. Здесь есть проблемы понимания и толкования закона. Например, я прошу суд заставить госорган делать так, как положено по АППК, допустить меня к административной процедуре, то есть в процесс принятия решения. Госорган меня не пускает. А когда я иду в суд, судья СМАС меня спрашивает: "Чего Вы хотите? При чем тут АППК?". И возвращает мне иск. И я как гражданин не попала ни в 70% дел, по которым иски удовлетворили, ни в остальные 30%, по которым в иске отказали, мне просто отказали в доступе к правосудию. И этот ключевой вопрос о доступе к правосудию, как ни странно, Верховный Суд не рассматривает. Так что еще есть над чем работать.

 - Вы занимаетесь медиацией. Расскажите, как сейчас в Казахстане развиваются примирительные процедуры?

 - В Казахстане в 2011-м году приняли Закон "О медиации", потом в 2016-м году – новую редакцию Гражданского процессуального кодекса. Официально в ГПК ввели такое новшество, как примирительные процедуры. Государство признало на высоком уровне, что конфликты у нас есть, потому что в суд люди идут, но желательно, чтобы конфликт закончился примирением. То есть примирение – это важный, положительный результат рассмотрения спора. Меня это очень сильно порадовало.

Но дальше мы пошли немного не туда. Были введены новые виды примирительных процедур. Если раньше было только мировое соглашение, которое заключается при участии и под контролем суда, теперь ввели еще две процедуры: партисипативная процедура, когда примирение заключается с участием адвокатов двух сторон, и медиация.

Медиацию у нас может провести судья. Но я пришла к выводу, что медиацией должен заниматься все-таки профессиональный медиатор. Почему? Во-первых, у судьи, который занимается медиацией, нет на это много времени. А хорошая медиация требует много времени: с людьми нужно разговаривать, копаться в причинах, где-то даже выступить психоаналитиком, проводить по несколько встреч, поэтому на медиацию выделяют до 60 дней. Одна вступительная беседа в профессиональной медиации в среднем занимает до 45 минут. Может судья позволить себе такую роскошь? Нет. Судьям предоставляют всего 10 дней.

Во-вторых, сама деятельность медиатора и судей отличается, потому что медиатор говорит об интересах, а судья - о правах, обязанностях, о законе. О чем спрашивают медиаторы и что не спрашивают в суде: что ты хочешь, зачем ты это хочешь, почему ты это хочешь? Что будет, если мы сделаем так, как ты хочешь? То есть идет поэтапная, длительная работа по выяснению причин спора и чего реально хотят стороны.

Обычный гражданин не понимает разницы между медиатором и судьей-примирителем. Он видит перед собой судью, представителя государственной власти, на него давит авторитет судьи, это может влиять на сторону спора, и он может согласиться на условия, которые его не устраивают. Когда человек приходит к медиатору, нет никакого давления авторитета, за ним не стоит государство. К медиатору должны прийти добровольно, должны осознавать, для чего они пришли, должно быть понимание, что в любой момент можно встать и уйти. То есть медиатор дает свободу выбора: ты волен выбрать все, что ты хочешь.

Медиация предполагает проведение кокуса, то есть, если одна сторона затрудняется, ей психологически трудно, она боится вторую сторону, медиатор имеет право провести индивидуальную встречу с одной стороной. Потом идет ко второй стороне. Наши судьи кокус не проводят, я спрашивала. У судей в голове уже на уровне подкорки зашито: любая встреча с одной из сторон - это уже непроцессуальный контакт со всеми вытекающими отсюда последствиями. То есть, часть инструментов медиации судьи не применяют просто в силу того, что судья все равно остается судьей, пусть даже он и ведет медиацию. Я считаю, это влияет на качество процедуры медиации.

Что у нас происходит с медиацией в целом? С 2011 года до 2016 года было сотрудничество. Государственные органы, суды в том числе, помогали медиаторам. Они передавали им дела. То есть пять лет суды активно способствовали укреплению, развитию, становлению института медиации. Когда в 2016 году судьям дали право проводить медиацию, я считаю, на этом сотрудничество закончилось, оно превратилось в конкуренцию. Зачем человеку идти к профессиональному медиатору, если он может медиацию провести в суде? При этом судья проводит медиацию бесплатно, а профессиональный медиатор - платно. Конечно, люди выбирают судебную медиацию.

Я считаю, что не всегда в суде в полном объеме люди могут получить процедуру именно медиации, как они могли бы получить это у профессионального медиатора. Люди, заключая медиативное соглашение в суде, не всегда понимают, наверное, что на самом деле они получают более усовершенствованную форму мирового соглашения, нежели медиативное соглашение.

- Каким вы видите решение этой ситуации в сфере медиации?

- Я считаю, что когда примирение сторон стало задачей суда, это отлично, я это приветствую. Но я бы предложила так: пусть у судей как у государственного института остаётся свой инструмент примирения - мировое соглашение, а медиацию следует оставить медиаторам. Медиация — это институт гражданского общества. Не надо его смешивать с государственными структурами. У нас по разрешению конфликтов и споров созданы альтернативные инструменты - третейские суды, арбитражи. Когда мы все это разделим, разграничим, каждому дадим свои инструменты, может быть, мы придем к иным результатам.

Когда мы изучали опыт медиации в Германии, нам привели яркий пример, который демонстрирует, что есть на самом деле медиация. В суде один сосед предъявил иск другому соседу многоквартирного дома. Истец заявил, что у нового соседа под окном растет дерево, которое заслоняет солнечный свет, и просит обязать его срубить дерево. Как будет рассматривать этот спор судья? Суд будет выяснять: на чьем земельном участке растет это дерево, кто посадил это дерево, какое отношение имеет к этому дереву сосед, должен ли он его спилить, какие права истца при этом нарушаются? А вот медиатор выяснил, что дело не в дереве: мужчина, подавший иск, - старожил дома. Новый сосед переехал недавно, но к нему не зашёл с визитом вежливости, и истец обиделся. Оказалось, что и дерево никому не мешает. Стороны заключили соглашение о том, что новый сосед в течение двух недель устроит барбекю и пригласит истца, чтобы наладить дружественные связи. Все остались довольны. Иск забрали, дело в суде закончено. Этот пример ярко показывает, как отличается судебная процедура от решения, к которому пришли стороны при помощи медиатора.

Поэтому примирение поддерживаю однозначно, но, полагаю, нужно скорректировать: пусть адвокаты занимаются партисипативной процедурой, медиаторы - медиацией, а судьи — мировым соглашением.

- Как отмечал глава Верховного суда Асламбек Мергалиев, по исследованию Европейской комиссии по эффективности правосудия, Казахстан занимает четвертое место среди 47 стран по использованию IT-технологий в судах. Как цифровизация меняет судебную систему Казахстана?

- К идее цифровизации, развитию IT-технологий отношусь очень положительно, потому что это должно облегчить работу, упростить, ускорить. Но если она сделана только для удобства судебной системы, судей, а интерес потребителей судебных услуг не учтен, она превращается в опаснейшее зло. Это будет бюрократия, но уже цифровая. Цифровизация — это всего лишь средство, самое главное, не забывать, для кого мы ее проводим. Не для судей, а для граждан!

Президент сказал: "Я неоднократно говорил о том, что реформы ради реформ никому не нужны. Мы не проводим их на потребу публики ради каких-то эфемерных целей и красивых, но заведомо недостижимых показателей". Вопрос цифровизации не должен стать реформой ради реформы.

Нужно потребителей, представителей юридического сообщества поспрашивать, какие неудобства есть, какие есть предложения по совершенствованию. Я думаю, там очень много накидают вопросов. Инструмент должен оставаться инструментом, к инструменту должно быть определенное обеспечение, условия для его применения.  А у нас Интернет до сих пор неустойчивый, не всегда есть доступ в судебный кабинет, онлайн-процесс может прерваться по техническим причинам.

Самая главная цель нововведений - это удобство получателя, а удобно ли нашим гражданам - кто это выясняет? Мы стремимся все оцифровать, а надо – очеловечивать. Я за правосудие с человеческим лицом. Этого пока нет.

- Инесса Зайнулловна, вы являетесь Председателем Совета по защите прав предпринимателей в СКО. Какие важные запросы на реформы судебной системы Вы можете отметить?

 - В Гражданском процессуальном кодексе есть статья, которая ограничивает право попасть по имущественному спору в Верховный Суд. Если спор имущественный, для граждан - это менее 2000 МРП, а для юридических лиц - это 30 000 МРП, то такое дело не может попасть в Верховный Суд. Это считается мелким делом. В суммах: если у гражданина спор на сумму менее 7 миллионов тенге, у юридического лица - менее 100 миллионов тенге, в Верховный Суд этот спор не попадет.

Что это значит для нас? Северо-Казахстанская область - одна из самых бедных областей республики, у нас нет нефти, газа, цветных металлов. Предприниматели Северного Казахстана – это в основном малый бизнес, крестьянские хозяйства. У них нет таких огромных оборотов. Когда они судятся, дело заканчивается в областном суде. Дальше ему хода нет. И этот же самый спор, но с крупным АО может попасть в Верховный Суд. Где же тогда равенство всех перед законом? Я считаю, что этот имущественный ценз – неправовой критерий и его необходимо убрать.

Второе – вопрос с личным приемом Председателя Верховного Суда. У меня есть кейсы, когда граждане на протяжении года не могут попасть на его личный прием. Этого быть не должно! Согласно Конституции каждый имеет право быть выслушанным в суде. Это право должно быть не только в суде первой инстанции, но и в апелляционной, и кассационной инстанциях суда. Председатель Верховного Суда – это, по сути, последняя судебная инстанция, которая может нас выслушать и исправить судебную ошибку. У Председателя Верховного Суда осталось полномочие - он вправе оспорить любой судебный акт. Но для этого сторона спора должна высказать, донести до Председателя ВС свою позицию. Но мы не можем попасть к нему на личный прием: цифровой алгоритм составлен так, что выдает ответ "Личный прием Вам не положен". То есть доступа к правосудию на этом уровне нет. Поэтому считаю, что Председателю Верховного Суда следует навести порядок с личным приемом, стать открытым и доступным для граждан, именно для этого ему доверен высокий пост.  Вот тогда будет и доверие граждан, и конкретные результаты судебной реформы.