Яркие шарики и синий код: как реаниматологи Кокшетау спасают детей от смерти

В год через отделение анестезиологии, реаниматологии и интенсивной терапии Акмолинской областной многопрофильной детской больницы проходят в среднем от 800 до тысячи ребятишек. Больше всего маленьких пациентов здесь летом. Случается, что заняты 10, а то и все 12 коек. Это очень много, учитывая, что вместо положенных 12-16 врачей-реаниматологов здесь трудятся всего пять. Не выдерживают колоссальных нагрузок, эмоционального стресса. А те, что остаются, по праву относят себя к особой касте медработников — экстремалов и максималистов.

Детская реанимация — самая, пожалуй, горячая точка в медицине. Здесь работают на износ и в ущерб семьям. Что держит этих людей в профессии, несмотря на дефицит кадров и пока всё еще далеко не самую конкурентную зарплату? Изнанку трудовых будней небольшого коллектива самоотверженных врачей увидела корреспондент BaigeNews.kz.

Закрытое отделение

Детская реанимация — единственное отделение, которое круглые сутки закрыто на ключ. Всем, кроме персонала, вход строго-настрого запрещен. В первую очередь это связано с тем, что здесь лежат дети с ослабленным иммунитетом.

Разрешить войти врач может лишь в отдельных случаях. Когда состояние пациента резко ухудшилось и уже понятно, что спасти его не получится. Родителям разрешается провести последние минуты рядом с уходящим ребенком…

фото автора

Врагу не пожелаешь такого разрешения.

Всего четыре палаты. Всего 12 коек. Но как это много, когда каждый пациент балансирует между жизнью и смертью. И когда каждый пациент — ребенок.

Детскую смерть понять и принять больней всего.

В палатах идеально чисто и тревожно. Редкие переговоры медсестер и санитарок вполголоса. Почти идеальную тишину равномерно-монотонно разрывает пиканье приборов.

Каждая кроватка при необходимости может быть подключена к аппарату искусственной вентиляции легких. Железная тумба с материалом для дезинфекции. Много проводов. Монитор, где отображаются показатели состояния маленьких пациентов: давление, пульс, сатурация — насыщение крови кислородом, частота сердечных сокращений…

фото автора

И обязательно цветной шарик, будто случайно залетевший в это адово место из беззаботной жизни за воротами больницы.

фото автора

фото автора

Как ребятишки попадают в реанимацию

Трудней всего здешнему медперсоналу приходится, когда заняты все 12 коек. Такое бывает. Особенно летом. Лето вообще для врачей считается "криминальным" сезоном. Примерно две недели назад в отделении анестезиологии, реаниматологии и интенсивной терапии Акмолинской областной многопрофильной детской больницы лежали 11 ребятишек.

"Лёгких" пациентов здесь нет. По словам заведующего отделением Мейрама Алимжанова, многие поступают прямиком из перинатального центра и с врожденными патологиями — сердца, головного мозга, легких…

фото автора

Такие младенцы нуждаются в сложнейших операциях, их делают в столичных клиниках. В Кокшетау же они находятся до стабилизации состояния, когда подойдёт очередь и можно будет перевозить.

Здесь также спасают младенцев после родовых травм. Таких, к счастью, не так много. В реанимации лежат тяжелые дети с онкологией и другими серьезными болезнями.

А еще пострадавшие в авариях и пожарах. ДТП — неумолимый поставщик тяжелых пациентов. Водитель не справился с управлением, не соблюдал скоростной режим, врезался в другое авто, не заметил пешехода, ребенок неправильно перебегал дорогу… Последствия бывают очень тяжелыми, нередко фатальными. С начала года в отделение поступили четверо детей с политравмой. Это когда повреждены сразу несколько органов и тканей.

фото автора

До обидного глупых и страшных историй в арсенале реаниматологов — тысячи. Выпал из открытого окна, прислонился к москитной сетке, вышел на балкон. Опрокинул на себя телевизор, кипящий чайник, кастрюлю с горячим бульоном. Залез в духовку, печь, багажник автомобиля. Съел таблетки, проглотил батарейки, выпил опасную жидкость. Первопричина у таких трагедий одна — невнимательность, безответственность, преступная халатность взрослых.

фото автора

Одно дело, когда жизнь ребенка забирает серьезная болезнь. И совсем другое — когда нелепая случайность.

Подростки часто поступают с травмами после езды на байках, велосипедах и мопедах, самокатах и скутерах, после выполнения опасных трюков на турниках.

…Мейрам Умирзакович обходит ребятишек. Вполголоса рассказывает их экстремальные истории. Что привело сюда, что сделано, какая динамика.

У каждой кроватки спрашиваю про прогнозы. Очень осторожно подбирает слова.

Особенно если обещать нечего.

Ребенок после ДТП поступил в коме, с политравмой, поражением головного мозга. Провели трепанацию, справились с последствиями гематом, сняли с аппарата ИВЛ.

— Даст Бог, на своих ногах из нашей больницы выйдет…

"Синий код"

Оказывается, есть такой медицинский термин — "синий код". Он означает остановку сердца.

Тревожный вызов получила в одно из дежурств анестезиолог-реаниматолог Мирамгуль Азмаганбетова.

"Позвонили из отделения раннего возраста, сказали: синий код. Бежим с медсестрой-анестезиологом. Ребёночек, три месяца, девочка. Тяжелый врожденный порок сердца, прооперированная. Клиническая смерть. Малышка лежит на кровати синяя, мама в истерике", — вспоминает доктор.

Мирамгуль Ергалиевна сразу перевела ребёнка на аппарат ИВЛ и начала делать непрямой массаж сердца.

"Мы качали ее минут 15. Это было страшно. Но врач-реаниматолог должен быть собранным, сдержанным, не показывать эмоции. Иначе моя медсестра будет нервничать. Это неправильно и очень опасно. Адреналин, атропин, преднизолон, сода, инфузия… На 15-й минуте "завели". Малышку забрали в отделение реанимации. Провели все обследования, собрали консилиум…"

"Когда родители молятся, на смену выходят реаниматологи"

Наутро ребенок открыл глаза.

"Чувства словами не передать. Бессонная ночь. Слышишь, как за дверью меряют шагами часы родители. Их молитвы…"

"Когда родители молятся, на смену выходим мы с вами", — так, оказывается, говорит коллегам старший ординатор Лариса Блажко.

Леденящих душу историй в этом отделении множество. Большинство со счастливым концом. Например, здесь лежит мальчик, которого врачи сначала спасли после остановки сердца, а потом от инвалидности.

Подросток поступил после ДТП.

"Перелом бедра, голени, руки... Назначили плановую операцию. Мы уже положили его на стол, перевели на аппарат ИВЛ, потому что работа предстояла сложнейшая, на четыре-пять часов. И тут пациент даёт остановку сердца", — вспоминает Мирамгуль Азмаганбетова.

Детское сердце "завели" на десятой минуте.

"Мы боялись необратимой смерти мозга, потому что зрачки были расширены. Сделали компьютерную томографию, вызвали врачей из многопрофильной областной больницы.

К счастью, обошлось.

Потом боролись за ногу, она была холодная. Кость сломана, разорвало артерию. Адские были дни, скажу я вам. Сейчас больной в сознании, нога теплая — кровоток не нарушен. Этот мальчишка в рубашке родился! Потом рассказывали родителям. Они — қарапайым ауылдың адамдары. Простые люди из деревни. Кажется, не осознали всю серьезность ситуации", — улыбается анестезиолог-реаниматолог.

"Лечить кашель и жидкий стул — не мое"

Мирамгуль Азмаганбетова и сама девушка из аула.

Карагандинская государственная медицинская академия, факультет педиатрии — последний поток педиатров. Год по сельской квоте в Тайынше и возвращение, по приглашению, в родной Уалихановский район Северо-Казахстанской области.

Неспешные, размеренные будни районного педиатра прервала, крест-накрест перечеркнула авария. Молодой специалист возвращалась из служебной командировки в Петропавловске, когда попала в ДТП. Тупая травма живота, ужасные переломы рук, челюсти, позвоночника… 25-летнюю девушку парализовало.

Травматический шок и две остановки сердца.

"Когда пришла в себя, мои ноги не двигались. Я их не чувствовала, — вспоминает анестезиолог-реаниматолог. — Назначили вторую группу инвалидности и пенсию. У меня был год для раздумий и очень убедительные обстоятельства, чтобы всё хорошенько переосмыслить. Я поняла, что не хочу и не буду больше работать педиатром. Что меня больше не удовлетворит лечить кашель, сопли и жидкий стул. Я выжила в страшной аварии — это не случайность. Всевышний показал безысходность и отчаяние, стены реанимации, инвалидное кресло — и снова поставил на ноги. Значит, есть на меня серьёзные планы".

Мирамгуль Ергалиевна прошла обучение в Национальном центре материнства и детства, а потом устроилась в Акмолинскую многопрофильную детскую больницу.

К слову, врачи здесь настроены всё время учиться. Желательно в ведущих зарубежных научных институтах и клиниках.

"Хочу на месячную учебу в Израиль или Белоруссию. Акимат недавно принял наши заявки, ждем ответа. Медицина развивается быстро, мы регулярно консультируемся у коллег из Астаны, которые стажируются в Германии, США, Италии, Испании. Хочется, чтобы регионы не отставали от столицы. Профессия не даёт права на ошибки, поэтому мы просто обязаны все время учиться", — поделилась Азмаганбетова.

"Никогда не обещаю, что все будет хорошо"

Доктор рассказала о своем боевом крещении в отделении анестезиологии и реанимации. И объяснила, почему никогда не обещает родителям перед операцией, что всё будет хорошо.

"Это было четыре года назад. Я только пришла в реанимацию. Банальный аппендицит. Пациентке восемь лет. Я беседую с мамой, объясняю особенности наркоза. Наркоз будет интубационный, потому что работать предстоит на брюшной полости. Нужно, чтобы ребенок расслабился.

Успокоила женщину. Заверила: "Всё будет хорошо, не переживайте. Операция продлится минут двадцать. Ребенка разбудим и привезем к вам". е

Конечно, расспросила про анамнез: какой ребёнок по счету, как протекала беременность, есть ли у девочки аллергия…

Оперблок. Ввожу лекарство. Ребёнок в наркозе, перевожу на аппарат (ИВЛ. — Авт.). Смотрю на монитор, куда выводятся показатели давления, сатурации, частоты сердечных сокращений… А там изолиния, всё по нулям. У девочки случился анафилактический шок на введённый препарат.

Такое бывает очень редко. У анестезиологов с 20-летним стажем. У легендарного доктора Вана было. У Анатолия Ивановича стаж вообще запредельный, больше полувека. И у меня в первый год работы в реанимации. Я только приехала после первички.

Смотрю на медсестру-анестезистку. Говорю: "Танечка, атропин, адреналин — всё вводи и начинай качать. Благо ребёнок уже был на аппарате. Минут восемь качали. Хирурги в таких случаях просто отходят от стола. Дескать, я ни при чём. На восьмой минуте завожу. Я сломала ей два ребра. Зато спасла.

Страшно было выйти к маме. Она удивилась, почему так быстро? Смотрю на нее и думаю: я ведь обещала ей, что всё будет хорошо. После того случая говорю: "Каждая операция несёт риск. Всё что угодно может быть".

Сообщила про анафилактический шок — мама потеряла сознание.

Девочку забрали в реанимацию, поставили Бюлау дренаж, чтобы лёгкое расправилось. Ребенок проснулся наутро, и мы пошли на операцию уже с другим препаратом".

На следующее утро молодой доктор увидела экстремальные события в операционной со стороны.

"Елена Юрьевна (Иванова, на тот момент главный врач больницы, сейчас заместитель руководителя управления здравоохранения Акмолинской области. — Авт.) отправила в чат врачей видео. Оказывается, в операционной установлена камера. Я увидела свои действия со стороны. Все начали писать, что я молодец. А я потом много ночей не могла спать. Всё время думала: если бы она умерла, что бы я сказала маме? Одно дело, когда дети поступают в крайне тяжелом состоянии, ты выкладываешься на все сто, но проигрываешь в неравной борьбе. И совсем другое, когда ребенок в принципе здоров, всего лишь аппендицит. Ты говоришь "всё будет окей", а потом он умирает".

"Одна смерть перечеркивает десятки спасенных жизней"

Медбрат-анестезист Дмитрий Шмидт работает в отделении четыре года. Говорит, привык. Раньше думал, так бывает только в фильмах. А здесь — обычное дело. Будничная реальность.

фото автора

В реанимации помнят всех своих пациентов. Невозможно не запомнить.

…31 декабря в отделение поступила двухлетняя девочка из Степногорска с синдромом Гийена-Барре. Это редкое состояние, при котором иммунная система человека поражает собственные периферические нервы. Могут быть затронуты нервы, контролирующие движения мышц или передающие болевые, температурные и осязательные ощущения. Это может приводить к мышечной слабости и потере чувствительности в ногах и руках.

Малышку привезли в коме.

"У нее была запредельная кома, — вспоминает Мирамгуль Ергалиевна. — У нас градация: ясное сознание, сопор, оглушение, кома I, II, III. Кома III — это страшно. Из нее дети обычно не выходят. Паралич всех мышц, она даже глотать не могла. Месяц на аппарате ИВЛ. Нас регулярно консультировали врачи Центра материнства и детства. Мы учили крошку дышать. Только снимем с аппарата — мышцы слабые, девочка синеет, сатурация падает. Это была ежечасная, ежеминутная борьба. Постепенно пошла хорошая динамика, ребёнок проснулся. Сейчас наша любимая пациентка уже бегает. А мы счастливы знать, что в её судьбе есть и наша заслуга".

фото автора

Одна смерть перечёркивает десятки спасенных жизней. Так здесь чувствуют.

"Недавно у нас был ребёночек, пять лет. Его около дома сбила машина. Сильно пострадал головной мозг. На снимке КТ — каша. Не спасли…"

Мирамгуль Азмаганбетова говорит, что очень важна перезагрузка. Отвлекаться, абстрагироваться нужно обязательно. Её любимое и регулярное хобби можно проследить по статусам в социальных сетях — восточные танцы. В редкие выходные запросто может рвануть за границу. Если отпуск, то обязательно в путешествие.

"Время от времени наведываюсь к психологу. Иначе есть риск не остаться в своем уме", — полушутя-полусерьёзно призналась доктор.

Вместо 16 реаниматологов — пять

По поводу нагрузки всё действительно очень серьезно. На 12 коек, оказывается, положено 12, а то и 16 врачей-реаниматологов.

А работают пять. Из них непосредственно в реанимационных палатах — четверо. Один доктор по срочной: обслуживает все экстренные случаи по больнице, в том числе в приемном покое. Правда, есть еще два врача-совместителя, они дежурят раз в неделю, но только в ночь.

Прибавьте к этому плановые операции с обязательным участием анестезиолога-реаниматолога. Более 2000 в год разной сложности, по разным заболеваниям.

При таком кадровом дефиците анестезиологам-реаниматологам приходится работать по 1,5 суток. То есть день, ночь и ещё день. Потом ночь дома, а утром снова в больницу.

"Когда у нас шесть-восемь врачей, график получается более-менее щадящий, — объясняет заведующий отделением Мейрам Алимжанов. – Мы можем ночевать дома две ночи подряд. Например, когда я пришел работать в отделение, было восемь докторов. Уходят в коммерческую медицину, переквалифицируются, меняют сферу деятельности. Не каждый готов жертвовать временем, энергией, физическим здоровьем, душевным равновесием. Иногда ловишь себя на мысли, что знаешь всё про своих маленьких пациентов, а про родных детей многое пропустил. Не увидел, не услышал, не был рядом. У нас из пятерых врачей четверо семейные. Дома, наверное, стараются понять…"

В многопрофильную областную детскую больницу, как отметил её директор Серикжан Сабыралиев, по самым скромным меркам требуются четыре анестезиолога-реаниматолога.

"В этом году приняли одного опытного доктора, в августе ожидаем ещё одного, он сейчас заканчивает резидентуру. Разумеется, мы стараемся обеспечить своих специалистов соцпакетом, в первую очередь жильём. Это квартиры на балансе облздрава, также за свой счет арендуем", — сообщил Сабыралиев.

Елена Иванова, проработавшая в детской реанимации три десятка лет, говорит, что это профессия адреналинозависимых.

Средний медперсонал работает здесь сутки через полтора. Делают абсолютно все манипуляции: от реанимации больных до постоянного ухода и дезрежима. Мейрам Алимжанов подчёркивает: на них львиная доля нагрузки. Это они изо дня в день, месяцами, а порой и годами заботятся, выхаживают ребятишек.

Старшая медсестра отделения Ольга Карпинская работает здесь четверть века. В её обязанности входит утренний обход, контроль за тем, как медсестры сдают-принимают смену, за расходом лекарств и медицинских изделий (чтобы все нужные препараты были в наличии), уходом за пациентами, соблюдением дезрежима и многое другое.

фото автора

Оклад у Ольги Александровны — 127 тысяч тенге. С дежурствами выходит 200 тысяч или чуть выше.

"Тяжело. Но это медицина. Оклад, да, маленький, я считаю. Триста получают те, у кого стаж больше 25 лет, да и две ставки нужно для этого работать. Всё стараюсь научиться принимать происходящее здесь "в сторонку". Пока так и не удалось. Болит душа за ребятишек. Самые маленькие мучаются, а сказать ничего не могут. Или в коме. Например, малышка с энцефалитом три года пролежала у нас. Постоянно переворачивали, чтобы пролежней не было. Думаешь: за что им это? Вот молодёжь и не хочет идти к нам. Боятся. А страх и паника здесь — последнее дело", — поделилась старшая медсестра.

Врачи тоже плачут

Заведующий отделением признался: самое сложное для него — сказать родителям, что у их ребенка нет шансов.

Еще тяжелей — сообщить о смерти.

"Ты выходишь к ним, и они понимают всё по взгляду. В первые минуты каждый реагирует по-своему. Кто-то тихо заплакал. Кто-то хватает за грудки, со словами "ты обязан был спасти". А кто-то отказывается принимать страшную правду и просит "не говори мне это". А ты в это время, несмотря на внешнее хладнокровие, стареешь внутри себя на десяток лет. Знаете, мы плачем тоже. Наедине с самим собой, когда никто не видит.

Снова и снова перекручиваешь в голове: всё ли сделал правильно. Порой шансов минимум, только если чудо. А ребенок выкарабкивается. А бывает, всё сделали, правильно, вон из кожи, а эффекта нет. Головой о стенку бьешься. Я думаю, есть во всей этой борьбе воля Всевышнего…"

фото автора

Об оборудовании: хотелось бы больше, выше, "с нуля"

В отделении анестезиологии, реаниматологии и интенсивной терапии вопрос оснащения принципиально важный. В этой больнице нет разделения на кардиореанимацию, хирургическую или, допустим, лёгочной патологии. Поэтому "ассортимент" медицинского оборудования, изделий и препаратов огромен.

Во-первых, всё отделение централизованно снабжается кислородом. Аппаратов ИВЛ, в том числе переносных, столько, сколько нужно. В этом году, кстати, подали заявки на закуп современных. Наркозно-дыхательное оборудование применяют при введении наркоза и анестетиков, но также оно обеспечивает респираторную поддержку.

Недавно купили новую ожоговую койку. Она не только помогает лечить ожоговую болезнь, но и неврологические нарушения, например, ДЦП. Благодаря ей быстрее заживают, высушиваются ожоговые раны. На такой койке поддерживается оптимальная температура, ребёнок находится практически в невесомости. Нет трения, давления массы тела — всё это позволяет избежать пролежней.

фото автора

Инфузоматы — это такие устройства, которые позволяют отмерить и ввести пациенту точную дозировку лекарства, проконтролировать скорость введения. Микродозирование очень важно, учитывая, что здесь нередко лечат младенцев весом меньше килограмма.

Мониторы — анестезиологические и прикроватные — позволяют непрерывно, в режиме реального времени контролировать состояние пациента.

Электроотсосы — стационарные и переносные — для освобождения дыхательных путей от слизи лежачему пациенту или маленькому ребенку…

Мейрам Алимжанов говорит, что оборудования хватает. Но хотелось бы больше, запас. Хотелось бы экспертного класса, особенно для новорожденных. Хотелось бы с нуля.

Что держит в профессии?

"В прошлом году после пожара в одной из квартир многоэтажки в микрорайоне Сарыарка в Кокшетау, когда привезли трёх сестренок, мне хотелось уйти из реанимации, —призналась Мирамгуль Азмаганбетова. — Стереть этот ужас из памяти. У одной девочки уже при поступлении констатировали биологическую смерть, ей всего два годика было… Никого не спасли. Шансов не было.

А ты мучаешься: а если был?..

Спасает любовь к профессии. Понимание, что она — одна из самых важных на земле.

Уходящие с мамой домой дети спасают.

А еще коллеги. Такие же, как и ты. Одержимые, адреналинозависимые.

"Люблю их. Со мной работают мои сокурсники, одногруппники. Люди с большой буквы. Главный врач больницы Серикжан Сабыралиев всегда старается достать, выбить самое высококлассное оборудование, самые эффективные лекарства, самый надежный и щадящий наркоз… И в завершение каждого обхода неизменно спрашивает: что я могу сделать для вас? Благодарю коллег за то, что мы — команда…"